| |
Джалал ад-дин Мухаммад б. Баха' ад-дин Мухаммад ал-Балхи (1207-1273),
известный как Маулана ("Наш господин") - знаменитый
персидский мистик и поэт, основатель-эпоним и неформальный руководитель
суфийского братства Маулавийа. Родился в Балхе (Северный Афганистан),
умер в Кунийе (Малая Азия, Konya в совр. Турции). Его отец, Мухаммад
б. ал-Хусайн ал-Хатиби ал-Балхи (1148-1231), считался авторитетным
факихом в государстве Хваразмшахов, был популярным проповедником
и имел тесные связи с суфийскими кругами, разделявшими взгляды
шайха Наджм ад-дина ал-Кубра (ум. 1221). Ок. 1215 г. он вместе
с семьей покинул Балх, опасаясь преследований со стороны хваразмшаха
'Ала' ад-дина (1200-1220), которого порицал в своих проповедях.
В 1228 г. Баха' ад-дин после скитаний по различным городам Малой
Азии (Малатйа, Ларенда) переехал в Кунийу и стал руководителем
центральной мадрасы. Руми унаследовал этот пост после смерти отца.
В 1232-1239 гг. он совершенствовал свои знания в религиозных науках
в Халабе (Алеппо) и Димашке (Дамаск); по возвращении в Кунийу
продолжил чтение лекций в мадрасе, выступал с проповедями в мечети
и основал братство суфиев, отличавшееся тогда весьма умеренными
взглядами.
В 1244 г. судьба свела его со странствующим "свободным"
мистиком Шамс ад-дином Мухаммадом ат-Табризи, чьи идеи, представлявшие
собой эклектическое соединение постулатов каландарийа, мусульманского
нормативного богословия и школы Абу Йазида ал-Бистами, оказали
на Руми решающее влияние. Он признал Шамс ад-дина своим муршидом
и отказался от интеллектуальных изысканий. Постоянное общение
Руми с Шамс ад-дином вызвало недовольство его учеников, которые
в конце концов убили Шамс ад-дина. Горе Руми в связи с утратой
Шамс ад-дина еще более обострило его восприятие окружающего мира,
что ярко отразилось в его стихах, которые он стал подписывать
именем своего мистического возлюбленного, обнаружив его в себе
самом. Именно в этот период Руми соединил преподавание мусульманских
наук с суфийской практикой непосредственно в мадрасе, чего до
него никогда не было.
В 1249 г. он объявил, что Шамс ад-дин вернулся к нему в образе
ученика золотых дел мастера в Кунийе Салах ад-дина Фаридуна, которого
он назначил своим заместителем (халифа) и наместником (на'иб).
После смерти последнего (в 1258 г.) его преемником стал Хусам
ад-дин Хасан Челеби, занявший впоследствии пост руководителя братства
(ок. 1264 г.) еще при жизни Руми. Именно Хусам ад-дин был инициатором
того, чтобы Руми написал свою знаменитую мистическую поэму Маснави
("Парнорифмующиеся строки"), названную позднее "Кораном
на персидском языке".
Руми, несомненно, был хорошо знаком с идеями интеллектуального
суфизма, в частности с учением вахдат ал-вуджуд Ибн ал-'Араби,
равно как и со взглядами представителей практического мистицизма.
Как и многие другие суфии, Руми считал, что Бог абсолютно непознаваем,
Он - нечто, что существует вне Небытия, Он - Творец всех создаваемых
Им реалий, когда они погружены в сон в Небытии и в Добытии. Человеческий
разум не в силах познать Сущность, но Ее атрибуты мистики познают
интуицией и чувством - беспредельной любовью в ходе непрерывного,
единого и вечного процесса, идущего по кругу, - процесса нисхождения
и восхождения (от Него и к Нему). Это движение охватывает все
явления как в неорганическом и органическом мирах, так и в мире
Абсолютной души. Двигаясь по этому кругу, вещь меняется и может
превратиться в свой антипод, а человек - Божественное творение
- приобретает частицу субстанциональных качеств Абсолютной души,
заложенных в его индивидуальную душу. Отсюда его постоянный поиск
пути к воссоединению с Богом.
Руми никогда не был пантеистом, как это считалось некогда в отечественной
науке. В своих воззрениях он достиг высшей точки развития традиционного
мусульманского богословия, придя к суфизму, что было весьма характерно
для той эпохи. Наряду с другими известными мистиками Руми считал
обязательным для каждого суфия исполнение религиозных предписаний
(молитва, пост и т. д.), рассматривая их как подарок влюбленного
любимой. Вместе с тем он придавал исключительное значение слушанию
музыки и пения, а также танцам во время коллективных радений (сама',
хадра).
Руми оставил громадное литературное наследие в стихах и прозе.
Только Мактубат ("Письма") и первые 18 байтов поэмы
Маснави были записаны им собственноручно, остальное записано и
собрано его учениками. Его Диван (издан в восьми томах в Тихране
в 1957-1966 гг.) содержит газали, четверостишия и другие строфические
формы - всего около 30 тысяч двойных строк (байтов). Они были
написаны большей частью для радений и отличаются высоким эмоциональным
настроем, мелодичностью, ритмичностью, экстатическим характером;
почти все посвящены беззаветной любви к Богу и мистическим восторгам.
Маснави-йи ма'нави ("Поэма о сокрытом смысле" - название
атрибутивное, неавторское; издана в восьми томах с переводом на
английский язык в Лондоне в 1925-1940 гг.; содержит 25 632 байта)
- мистико-дидактическая поэма в шести тетрадях (дафтар)
в жанре поэм Сана'йи (ум. 1131) и Фарид ад-дина 'Аттара. Хусам
ад-дин Хасан Челеби записывал этот труд под диктовку Руми (последняя
авторская редакция всей поэмы имела место ок. 1272 г.). В знак
признательности Руми посвятил поэму Хусам ад-дину, и в традиции
Маулавийа ее называют Хусам-нама ("Книга Хусама").
Маснави - подлинная энциклопедия суфизма в стихах, вершина творчества
Руми и мистической поэзии в персидской литературе. Сам Руми считал,
что она раскрывает тайный смысл Корана. Традиционно считается,
что поэма создавалась импульсивно, без предварительного плана,
что она не имеет композиционного каркаса и единого сюжетного стержня.
Действительно, основную смысловую нагрузку в поэме несет притча,
увязываемая с многочисленными теоретическими положениями Руми
по принципу ассоциативной связи, иногда нарочито завуалированной,
но вместе с тем в поэме прослеживается одна и та же схема пояснения
мистического либо морально-этического положения, весьма характерная
для средневекового мусульманского богословия: тезис (мистический
постулат) - подтверждение (айат, хадис) - перевод-комментарий
последнего - иллюстративный пример (назидательный рассказ, притча)
- вывод-сентенция или, наоборот, причта меняется местами с каноническим
блоком (айат, хадис), тогда последний служит ее подтверждением.
Фихи ма фихи (название заимствовано из касиды Ибн ал-'Араби) -
еще одно сочинение в традиционном жанре средневековой литературы,
представляющее собой собрание высказываний Руми, сведенных в корпус
уже после его смерти, ответы ученикам на их вопросы, связанные
с различными аспектами мистицизма, которые можно рассматривать
как пояснения к Маснави теоретического и практического характера.
В труде представлены также записи бесед политического содержания
с вазиром (впоследствии правителем) Кунийского султаната Му'ин
ад-дином Парване (ум. 1277). Издано в Тихране в 1330/1951 г.
Мава'из ал-маджалис ас-саб'а - проповеди, написанные стилизованной,
орнаментальной, рифмованной прозой и содержащие прославление Бога,
Пророка, пояснения к некоторым хадисам; полное отсутствие мистических
тем. Издано в Истанбуле в 1937 г.
О.
Акимушкин
ОТ РЕДАКТОРА
Любой человек, интересующийся восточной поэзией,
заглянув в библиотечные каталоги, обнаружит довольно внушительный
объем литературы, изданной еще в советское время о Джалал ад-дине
Руми (правда, из-за непоследовательности в транслитерации искать
придется и на Джелала, и на Джилала, и на Джалала). То же самое
относится и к творческому наследию мусульманского поэта-мистика:
русскоязычных переводов, в основном, конечно, выборочных отрывков
из его Маснави, предостаточно. Однако хотя имя Руми было и остается
у русскоязычного читателя на слуху, хотелось бы вкратце обратить
внимание вот на что.
Идеология советского времени не давала возможности публиковать
в полной мере все то, что являлось религиозной составляющей в
творчестве мусульманских поэтов, в том числе и в поэзии Руми.
Поэтому в существующих популярных переводах Маснави Руми предстает
кем-то вроде И. А. Крылова (1768-1844) с Востока со своими баснями-притчами.
А ведь это совсем не так. Суфийский поэт из братства Накшбандийа
'Абд ар-Рахман Джами (ум. 1492) назвал Маснави ни много ни мало
Кораном на персидском языке. Для Руми притчи служат лишь иллюстрациями,
занимающими свое место в традиционной системе аргументации мусульманского
богословия, где первое место всегда остается за Кораном и пророческими
преданиями - хадисами.
Кроме того, в советских изданиях переводы отечественных иранистов,
как правило, проходили основательную обработку поэтами, едва знакомыми
с исламом и его традициями, а подчас и вовсе незнакомыми (во многом
благодаря такому подходу в русскоязычной культуре сложился миф
о том, что суфием можно быть не будучи мусульманином). Естественно,
что на первый план у них выходила рифма - в ущерб смыслу (извечная
дилемма поэтических переводов, рифма или смысл, обычно решается
поэтами в пользу первой). Поэтому, на мой взгляд, такие обработки,
талантливые и не очень, являлись уже самостоятельным творчеством
отечественных поэтов. И приписывать их творения Руми, по-моему,
все равно, что ставить в один ряд Коран и "Подражания Корану"
(1824) А. С. Пушкина, вдохновленного русскоязычным переводом Корана,
который был выполнен М. И. Веревкиным (1732-1795) с английского
языка. Но А. С. Пушкин назвал свои стихи всего лишь подражанием.
И наконец, последнее. До недавнего времени копия с аутентичного
и редактированного самим Руми списка Маснави, хранящаяся в Кунийе,
была доступна только очень немногим специалистам, а переводы осуществлялись
с различных версий поэмы, которые иногда отражают промежуточные
этапы работы поэта, так сказать его черновики, а иногда - анонимные,
если угодно, народные добавления и искажения, появлявшиеся в силу
различных причин (устное бытование, ошибки переписчиков и пр.).
Ведь поэма в шести тетрадях писалась с перерывами в течение 12
лет (!), и, скажем, первая тетрадь, будучи законченной, просто
не могла не пойти в переписку и изустное бытование, когда написание
и окончательная авторская правка оставшихся пяти были еще в руках
Аллаха. Такова судьба всех значительных памятников средневековой
мусульманской культуры. Более того, это даже критерий их популярности
и востребованности. То же самое, как известно, происходило в свое
время и с Кораном, версии которого имели хождение даже после 'Усмановской
редакции и письменной фиксации канона, а варианты разночтений
отдельных мест и в нумерации айатов существуют до сих пор. На
сегодняшний день копия с отредактированного автором списка Маснави
опубликована в сканированном виде и издана как в Иране Н. Пурджавади
(Тихран), так и в Турции (Анкара). По этому же списку в современном
Иране сделаны многочисленные издания в печатном и электронном
(на CD) видах.
Кратко о первом дафтаре
Не случайно Маснави сравнивали и продолжают сравнивать
с Кораном на персидском языке. Основной критерий для такого сравнения
- обстоятельства ниспослания. Да, именно ниспосланием Божественной
мудрости, а не сочинительством считал Руми свой текст, о чем он
сам говорит в предисловии ко второму дафтару. О том же свидетельствуют
и внезапное начало поприща Руми как поэта в стихосложении Маснави,
толчком к которому послужила встреча с загадочным Шамсом ат-Табризи,
и перерывы в записи Маснави, как известно, бывшие и у Мухаммада
при ниспослании ему Корана. Способ ниспослания - вахий
(Божественное внушение), судя по употреблению термина (см. Указатель
терминов), Руми также не считал уделом исключительно пророков.
Исходя из особенностей такого способа получения Божественных откровений,
можно с большой долей вероятности предполагать, что, подобно Корану,
текст Маснави формировался с участием некой духовной, ангельской
сущности при посредничестве Джалал ад-дина Руми. Вопрос о том,
была ли окончательная редакция Маснави также внушенной свыше или
же шлифовкой текста самим Руми (наподобие 'Усмановской редакции
Корана), так, по-видимому, и останется открытым. При этой редакции
какие-то байты/слова (в данном издании они нашли отражение только
в примечаниях издателя приложенного персидского оригинала - Кавам
ад-дина Хуррамшахи) надписаны сверху байтов/слов, оставшихся в
корпусе основного текста, очевидно, в виде предыдущего или, наоборот,
возможного варианта их прочтения, или выведены на поля, что тоже
напоминает отменяющие и отмененные айаты Корана.
Первый дафтар Маснави, законченный Руми в 660/1261-62 г., состоит
из введения (хутбы), написанного по-арабски рифмованной
прозой, и 4003 байтов (двустиший), включающих в себя рассказ о
жалобе тростниковой свирели (Най-нама), на который в средневековой
мусульманской поэзии существует более десятка комментариев известных
и малоизвестных поэтов-мистиков, и нескольких основных, достаточно
больших по объему, рассказов-притч, в которых поднимаются краеугольные,
до сих пор животрепещущие вопросы ислама и суфизма. Отдельные
мысли в этих рассказах поясняются путем введения в их ткань небольших
притч-вкраплений (их соподчиненность отражена в уровневой структуре
заголовков содержания).
Об особенностях перевода в данном издании
Данное издание, необходимость которого, надеюсь,
стала из вышесказанного очевидной, представляет собой филологический
перевод пока только первой из шести тетрадей (дафтаров)
Маснави (второй дафтар, насколько нам известно, готовится к изданию
под редакцией М.-Н. Османова). В нем рифма по значимости, увы,
стоит на самом последнем месте, а отражение смысла и зачастую
многосмыслия занимает ведущее. И если рифма (или скорее рифмованная
проза) где-то получилась (ни в коем случае в ущерб точности и
смыслу), значит, там был достигнут идеальный вариант перевода.
Своей основной задачей при таком подходе мы видели создание некой
матрицы, подобной английскому переводу Рейнолда А. Николсона (Reynold
A. Nicholson), которая порождала бы последующие русскоязычные
поэтические переводы, но уже более надежные и исполненные смыслов,
вложенных в оригинал Руми. Для их передачи с помощью богатого
и изысканного лексического запаса Руми использовал достаточно
простые и даже разговорные языковые формы той эпохи, не особенно
утруждая себя соблюдением классического порядка слов персидского
предложения, что свойственно и современному разговорному персидскому
языку и вполне допустимо в поэзии. Однако простой язык поэмы не
сделал однозначным ее понимание. И раз уж самими носителями персидского
языка и иранской культуры (!) в разное время были написаны многотомные
комментарии на поэму по примеру многочисленных толкований (тафсиров),
написанных на Коран, то и от русского перевода также не стоит
ожидать везде однозначного понимания и "легкого чтива".
Перевод первого дафтара выполнен по изданию: Джалал ад-дин Руми.
Маснави-йи ма'нави. На основе списка из Кунийи, переписанного
в 677 г. лунной хиджры и сопоставленного с редакцией и изданием
Николсона / Под ред., с предисл. Кавам ад-дина Хуррамшахи. Тихран:
Интишарат-и Нахид, 1375/1996 (1-е изд.).
По примеру отдельных изданий переводов Корана данный перевод Маснави
снабжен оригинальным персидским текстом первого дафтара по этому
изданию, что позволит иранистам предложить свой собственный вариант
понимания Руми, не ограничивая себя публикуемым, а также увидеть
приведенные издателем в сносках разночтения с изданием Николсона,
у которого к моменту публикации перевода первых двух дафтаров
не было в распоряжении оригинального списка.
Кроме него в качестве вспомогательных изданий привлечены:
1) Джалал ад-дин Руми. Маснави-йи ма'нави. CD-версия полного текста,
озвученная Амиром Нури и Хусайном Ахи и снабженная пятью комментариями:
Мухаммада-Таки Джа'фари, Бади' аз-Замана Фурузанфара, саййида
Джа'фара Шахиди, муллы Хади Сабзавари и Мусы Насари. Тихран: Нур.
2) Бади' аз-Заман Фурузанфар. Шарх-и Маснави-йи шариф ("Комментарий
на благородную Маснави"). Дафтар 1 (Ч. 1: байты 1-899; Ч.
2: байты 900-1912). Тихран: Ширкат-и интишарат-и 'илми ва фарханги,
1380/2001 (10-е изд.).
3) Бади' аз-Заман Фурузанфар. Шарх-и Маснави-йи шариф ("Комментарий
на благородную Маснави"). Дафтар 1 (Ч. 3: байты 1913-3012).
Тихран: Ширкат-и интишарат-и 'илми ва фарханги, 1380/2001 (10-е
изд.).
4) Джа'фар Шахиди, саййид. Шарх-и Маснави ("Комментарий на
Маснави"). Дафтар 1 (Ч. 4: байты 3013-4003). Тихран: Ширкат-и
интишарат-и 'илми ва фарханги, 1380/2001 (4-е изд.).
5) The Mathnawi of Jalalu'ddin Rumi / Ed. by Reynold A. Nicholson.
Vol. II Books I & II (Translation). London: E. J. W. Gibb
Memorial Series (New Series), 1926.
Для того чтобы как можно точнее отразить все смысловое многообразие
поэмы, при редактировании перевода использовался полный набор
научно-исследовательского инструментария. В квадратных скобках
[...] традиционно указываются отсутствующие в тексте оригинала:
а) добавления переводчика; б) в них же, но со знаком равенства
[=...] даются понятийные эквиваленты и в) инокультурное для Руми
прочтение имен собственных и топонимов иудео-христианской культуры,
например 'Иса [= Иисус], Муса [= Моисей], Хиндустан [= Индия]
и т. п. Тем самым мы не навязываем авторскому тексту имена собственные
и топонимы, имеющие хождение в настоящее время в русскоязычной
христианской культуре, и избегаем ненужных анахронизмов с топонимами,
ведь никто не поспорит с тем, что Миср или Хиндустан времен Руми
совсем не одно и то же, что Египет или Индия сегодня. Поэтому
знак равенства следует воспринимать относительно, а не абсолютно.
В косых скобках /.../ приводятся: а) варианты возможного перевода
и б) иногда дословное прочтение - /букв.: .../; например, персидское
слово джан обозначает душу, однако в некоторых контекстах может
переводиться и как жизнь, поэтому мы приводим оба варианта - душа
/жизнь/, отдавая предпочтение первому.
В круглых скобках (...) даются: а) подразумеваемые "по умолчанию"
добавления на основе семантики или б) транслитерированная форма
арабо-персидских слов. Скажем, коранический и суфийский термин
таваккул означает "упование (на Аллаха)", но
само слово "Аллах" в тексте отсутствует, поэтому оно
дается в круглых скобках.
Курсивом выделяются вводимые в текст перевода суфийские термины
и восточные слова, а также арабские включения в поэму.
В аппарате сносок с использованием указанной выше вспомогательной
литературы в обязательном порядке приводятся: а) развернутые цитаты
из Корана (с указанием номера суры и айата) на основе перевода
М.-Н. Османова [М.: Ладомир, 1999 (2-е изд.)] с привлечением подстрочника
И. Ю. Крачковского [М.: Наука, ГРВЛ, 1990] - иногда с изменениями
в обоих переводах, с тем чтобы читатель, не имеющий под рукой
Корана, увидел, из какого контекста Руми ввел в текст Маснави
ту или иную кораническую цитату, ограничивающуюся порой одним
словом; такая практика создания гипертекстов, когда первичный
коранический контекст, к которому отсылает цитата, априори расширяет
смысл вторичного текста, в данном случае Маснави, очень широко
применялась в средневековом исламе как в устной, так и в письменной
традиции; б) хадисы в исходном варианте; в) намеки или скрытые
ссылки на хадисы и коранические сюжеты - так называемые аллюзии;
г) поговорки, идиомы, термины и слова, требующие комментария,
а также отдельные варианты толкований, приводящие к двоякому пониманию
при переводе.
При редактировании перевода использован принцип унификации основной
лексики и понятийного аппарата автора по всему тексту, что позволило
сделать указатель ключевых суфийских терминов с отсылками к номерам
байтов, в которых эти термины были употреблены Руми. Те же номера
байтов в арабской графике приведены и в сканированном оригинальном
тексте по указанному выше изданию. Другими словами, перевод термина,
скажем каза', везде дан как "Непреложный приговор",
а не иначе. То же самое касается и ряда других терминов и слов.
Такой подход отнюдь не подразумевает, что предложенный вариант
перевода является единственно возможным.
Унификация и наличие указателя дают читателю-исследователю лишь
надежный инструмент, с помощью которого он может отследить контекстное
употребление того или иного термина по всему тексту первого дафтара
и при желании предложить для него свой собственный вариант перевода,
но, опять-таки, с тем же подходом, избегая необоснованного перевода,
так сказать "перевода как вздумается" (тарджума би-р-ра'й),
и выстраивая свою понятийную иерархию. При этом обязательно следует
учитывать кораническую семантику, на которую опирался автор. Ее
несложно увидеть по любому из существующих конкордансов [см.,
например: Fligel Gustavus. Concordantiae Corani Arabicae. Lipsiae,
1842].
Разумеется, такая методология не лишена своих рисков, связанных,
главным образом, с навязыванием авторскому тексту мироощущения
переводчика, что касается любого переводимого текста, в особенности
если сам автор не дает четких указаний о присущей ему понятийной
иерархии. Приведу простой пример. Вопрос: выстраивается ли у автора,
допустим у Руми, данный арабоязычный семантический ряд, описывающий
отношения "человек-человек" или "человек-Бог",
по нарастающей, именно в предлагаемом порядке, взятом, скажем,
у имама ал-Газали, согласно его четким определениям, а не в каком-то
ином: склонность (ал-майл) расположение (улфат)
привязанность (ал-унс) верность /дружба/ (ас-садака)
братство (ухувва) приязнь (ал-хубб)/влечение (махабба)
любовь ('ишк) проникновенность (хулла)? А подобных
рядов у любого автора, да и вообще у любого человека может быть
несколько десятков. Куда здесь поставить персидский синоним, скажем
дусти, и как его переводить: "дружба", "любовь"
или как-то иначе? Если автор использовал синоним, то переводчик
тоже должен постараться найти его в языке перевода, чтобы он соответствовал
данному ряду синонимов, не повторяясь с уже использованными. В
противном случае вольно или невольно происходит искусственное
обеднение языка оригинала и перевода.
По большому счету именно такими вопросами должен задаваться переводчик
при работе с текстом, именно таким нам видится филологический
перевод и именно такой методологический подход избавляет его от
произвола, с которым переводчик, так или иначе, превращается в
скрытого, а порой и в явного соавтора, если вообще не во вновь
родившегося автора.
Наибольшие трудности при переводе вызвала лексика, для которой
в могучем русском языке нашлось не так много синонимов (или они
не попали в поле зрения редактора), а Руми, наряду с исконно персидскими
словами, привлек весь набор арабской лексики. В этих довольно
редких случаях пришлось давать один русский эквивалент для двух,
а иногда и трех лексем, например: Бог, Господь (Худа/Худаванд),
Поклоняемый (Изад/Йаздан), Господь (Рабб) и т. д.
Статистика перевода
В переводе первого дафтара Маснави приняли участие
пять человек:
Акимушкин О. Ф. (СПбФ ИВ РАН): байты 1-34, 247-337, 407-436, 900-1233,
1297-1368, 1547-1574, 1587-1602, 1649-1660, 1691-1724, 2835-2842,
2981-3005, 3042-3049, 3056-3064, 3104-3116, 3360-3388, 3467-3482,
3584-3597, 3707-3717.
Иоаннесян Ю. А. (СПбФ ИВ РАН): байты 1234-1296, 1369-1546, 1575-1586,
1603-1648, 1661-1690, 1725-1813, 1832-2393.
Норик Б. В. (СПб Ф ИВ РАН): 338-406, 437-548.
Хисматулин А. А. (СПбФ ИВ РАН): Введение-хутба Руми; байты 35-246,
549-899, 1814-1831, 3013-3041.
Ястребова О. М. (РНБ): байты 2394-2834, 2843-2980, 3006-3012,
3050-3055, 3065-3103, 3117-3359, 3389-3466, 3483-3583, 3598-3706,
3718-4003.
Комментарий в сносках дан А. Хисматулиным полностью для переводов
О. Акимушкина и А. Хисматулина и, за редким исключением,
для переводов Ю. Иоаннесяна и Б. Норика. Комментарий в переводе
О. Ястребовой, подготовленный ею же, в ходе редактирования местами
потребовал расширения, что отмечено соответствующей редакторской
пометкой.
В целях соблюдения заявленных выше методологических принципов
и проведения их сквозь весь текст первого дафтара переводы участников
проекта прошли через бескомпромиссную редакцию, которая призвана
отражать эти принципы на практике и ответственность за которую
редактор целиком и полностью возлагает на себя.
А. Хисматулин
[Най-нама]
ВО ИМЯ АЛЛАХА, ВСЕМИЛОСТИВОГО, МИЛОСЕРДНОГО
1 Послушай эту свирель, как она жалуется (1),
о разделениях повествование ведет:
"С той поры, как меня от камышника отрезали,
в звучанье моем мужчина и женщина стенают.
Грудь [свою] рассеку я в клочья от разлуки,
дабы высказать боль (страстной) тоски /вожделения/.
Всякий, кто вдали остался от корня своего,
вновь ищет время соединения своего.
(1) По мнению Фурузанфара [Шарх. Т.
1. С. 6], первая мисра Маснави намекает на изречение, которое
Руми считал пророческим хадисом: "Пример верующего подобен
примеру дудочки: нет у нее хорошего звука, покуда не будет полым
ее нутро". Это же высказывание, принадлежащее, по ал-Газали,
Абу Талибу ал-Макки [Фурузанфар. Ахадис-и Маснави. С. 222], обыгрывается
еще раз в байте 4213 шестого дафтара - Как Пророк сказал: "Верующий
- мизхар, когда он пуст, то стенает", - хотя речь
в нем идет о другом инструменте - мизхаре; одни его считали
струнным, типа лютни, другие - ударным, типа барабана или тамбурина.
Руми, похоже, был среди вторых, так как, по шариату, струнные
инструменты были в основном заповеданы.
5 Я для любого сообщества стенающей стала,
пару страждущим и счастливым составила.
Каждый, по разумению своему став другом моим,
изнутри у меня не сыскал таинств моих.
Таинство мое от стенанья моего далеко не находится,
однако у ока и уха того света не находится.
Тело от души, а душа от тела завесой не скрыты,
однако никому узреть душу нет разрешения".
Огонь есть сей зов свирели, но не ветер.
Всяк, кто не обладает этим огнем, пусть сгинет!
10 Огонь любви он, что в свирель попал,
кипение его есть любовь, что в вино попала.
Свирель - собеседник всякому, кто от друга отрезан,
лады ее покрывала наши [= сердца наши] разорвали.
Подобных свирели яд /отраву/ и противоядие /лекарство/ кто видел?
Подобных свирели воздыхателя и тоскующего /вожделеющего/ кто видел?
Свирель сказ об исполненном кровью Пути ведет,
истории о любви Маджнуна [= Одержимого] передает.
Родней такому рассудку лишь безрассудный является,
у языка покупателем лишь ухо является.
15 В печали нашей дни безвременьем стали,
дни жжениям /терзаниям/ [нашим] спутником стали.
Дни (жизни), если ушли, скажи [им]: "Идите!" Опасения
нет!
Ты останься, ибо того, кто, как ты, чист [душою], нет!
Всякий, кроме рыбы, водой Его насытился,
для всякого без ежедневного пропитания день Его припозднился.
Не постигнет состояния сведущего /вареного/ ни один неискушенный
/сырой/.
Посему речь краткой должна быть, и с миром [= и привет]!
Путы [свои] разорви, будь свободным, о сын!
Доколе будешь ты привязан к серебру и привязан к злату?
20 Если вольешь океан ты в кувшин,
то сколько вместит он? Долю однодневную.
Кувшин [для] глаза жадных [никогда] полным не станет,
покуда раковина довольной (малым) не станет, полной жемчуга не
станет.
Всякий, чья одежда от любви разорвалась,
он от жадности и изъяна полностью очистился.
Здравствуй, о любовь, обмен приятный наш,
ты - врачеватель всех недугов наших.
Ты - лекарство от спеси и чести /тщеславия/ нашей,
ты - Ифлатун [= Платон] и Джалинус [= Гален] (2) наш.
(2) Джалинус - 1) имя знаменитого греческого
врача, философа и естествоиспытателя Галеноса (131-210 по Р. Х.);
в мусульманской традиции Джалинус считается восьмым и последним
из самых искусных врачей в истории медицины; 2) имя нарицательное
- искусный врач.
25 Тело приземленное от любви на небеса взошло,
гора пустилась в пляс и ловкой стала.
Любовь душою Тура [= Синай] стала [= вдохновила Тур], о влюбленный,
Тур захмелел, а Муса [= Моисей] пал, пораженный грохотом
(3).
С устами воздыхателя своего коль я сочетал бы [уста],
подобно свирели я то, что нужно сказать, поведал бы [ему].
Всякий, кто с [другом] одноязычным оказался разделен,
без языка [= немым] оказался, хотя обладает сотней песен он.
Поскольку розы отошли и роз цветник скончался,
то не услышишь ты впредь от соловья повествования.
(3) Муса пал, пораженный грохотом
- cсылка на известный коранический рассказ, касающийся возможности
увидеть Бога; очень широко обсуждался средневековыми суфиями.
В нем под "Горой" (ат-Тур) имеется в виду именно Синай:
Коран, 7: 139 (143) - Когда же пришел Муса к сроку, Нами назначенному,
то заговорил с ним Господь его. Он [= Муса] сказал: "О Господи!
Яви мне Себя, чтобы взглянул я на Тебя!" Он сказал: "Не
можешь ты увидеть Меня, но взгляни на Гору[, что прочнее тебя]:
если она устоит на своем месте [при появлении Моем], то и ты сможешь
увидеть Меня". И когда излился (светом) его Господь на ту
Гору, то обратил ее в прах, а Муса пал, пораженный грохотом.
30 Все есть Возлюбленный, а влюбленный - [всего
лишь] завеса.
Жив Возлюбленный, а влюбленный - [бездыханный] мертвец (4).
Когда не будет у любви заботы о нем[, тогда]
он что птица останется без крыла. Жаль его!
Как мне рассудить, что впереди и что [уже] позади,
когда не будет света Друга моего ни спереди и ни позади? (5)
Любовь желает, чтобы это Слово извне пребывало,
если зеркало [твоей души] не отражает, как это бывает?
Зеркало твое, знаешь ли ты, почему не отражает?
Потому что ржавчина от лика его неотличима.
(4) Согласно Фурузанфару [Шарх.
Т. 1. С. 36-37], здесь аллюзия на коранический айат: Коран, 28:
88 - И не взывай наряду с Аллахом к богу другому. Нет бога, кроме
Него! Всякая вещь погибнет, кроме Лика Его! За Ним - решение [окончательное],
и к Нему возвращены вы будете! - Или аллюзия: Коран, 55: 26-27
- Всякий, кто на ней [= земле], избывен. [27] Пребудет лишь Лик
Господа твоего, обладающий славой и почтением.
(5) Согласно Фурузанфару [Шарх. Т. 1. С. 37], здесь аллюзия на
коранический айат: Коран, 57: 12, 28 - В день тот, когда увидишь
ты [= Мухаммад], что струится перед верующими (мужчинами) и верующими
(женщинами) Свет их, да и с их правой стороны[, услышат они:]
"Благовествуется вам сегодня о садах, в коих [чистые] ручьи
текут. [Пребывайте] там вечно, это и есть преуспеяние великое".
[28] О вы, которые уверовали [в 'Ису]! Бойтесь Аллаха и уверуйте
в Его посланника, и одарит Он вас вдвойне по милости Своей, создаст
вам Свет, с которым /в котором/ вы пойдете, и простит вам. Ведь
Аллах - Прощающий, Милостивый!
|
|
